Акростицизм (греч. acme — высший уровень чего-либо, акме, взрослый, вершина, край) — одно из модернистских направлений в русской поэзии 1910-х годов, возникшее в ответ на крайности символизма. Акмеисты объединились с группой «Мастерская поэтов», которая в 1912-1913 годах издавала журнал «Гиперборес». Основные идеи об акроизме были опубликованы в 1913 году в литературных журналах («Своеобразные течения прогрессивной русской поэзии» и С. Городецкий «Наследие сомололизма и акмеизма» и С. Городецкий. указанные в программных заметках («Конкретные течения в прогрессивной русской поэзии») Литература, изданная С. Маковским (литературный журнал литературного учреждения группы в период ее расцвета).
Амеизм не представлял подробных философских и эстетических концепций. Поэты отвлекались от природы искусства в глазах символистов и отвергали роль художника. Однако они стремились очистить поэзию с помощью тумана намеков и знаков, провозглашая возвращение к материальному миру и тому, что есть.
Для акмеистов было неприемлемо стремление импрессионистов наблюдать реальность как трансцендентный символ, искаженное подобие высшей сущности. Акмеисты признали составляющими этих видов искусства стилистическое равновесие, яркость красочных образов, буквально превосходную композицию и реализацию деталей. В их стихах ощущались хрупкие границы вещей, а воздух восхищения из дома подтверждал обычные мелочи.
Важнейшая основа акростиха:.
- Освобождение символической поэзии вызывает Непорочность, возвращение яркости.
- Отказ от магических туманов, принятие земного мира в его изобилии, видимого конкретного, звукового, цветного.
- Стремление придать тексту конкретный и определенный смысл.
- Объективность и яркость изображения, реализация деталей.
- Призывает человека к «подлинности» своих эмоций.
- Поэтизирует мир нетронутых впечатлений, принципы первобытной биологической природы.
- Более широкая эстетическая значимость, «скорбь в католической культуре» …
Акмеисты разработали элегантный способ передачи внутреннего мира лирического героя. Часто эмоциональное состояние не раскрывалось точно, а передавалось психологически значимыми жестами, перечислением вещей. Во многих стихотворениях, особенно А. Ахматовой, характерна подобная привычка к сосуществованию переживаний.
О. Э. Мандельштам отмечал, что в русском контексте акростих имеет не только литературное, но и социальное значение. Нравственные авторитеты ожили в русской поэзии. Изображая вселенную в радости, добродетели и несправедливости, Акростих подчеркивал выполнение общественных задач и утверждал принцип «искусство искусства».
После 1917 года Н. С. Гумилев вдохнул новую жизнь в «Поэтический цех», но хотя Акмеюс прекратил свое существование в 1923 году, в 1931 году все же была предпринята одна попытка восстановить это литературное движение.
Судьба поэтов-очкариков сложилась по-разному. Расстрелян любимец акмеистов Н.С. Гумилев. О. Э. Мандельштам умер от последней усталости в одном из сталинских лагерей. Доля А. Ахматовой была безжалостно трудной. Ахматову осудили на два года и заставили работать в лагере, но Ахматова нашла в себе мужество дать прекрасное поэтическое свидетельство о трагических временах — «Реквием».
Только С.М. Городецкий жил достаточно обеспеченной жизнью. В 1930-е годы он написал множество оперных сценариев («Прорыв», «Александр Невский», «Мысли об Опанасе» и др.). Во время своей военной карьеры он переводил поэтов из Узбекистана и Таджикистана. В последние годы жизни Городецкий преподавал в Литературном университете им. М. Горького. Он умер в июне 1967 года.
Сергей Городецкий
Эта злобная темная ночь одолевает меня и не дает дунуть. Я не могу ни поднять его с земли, ни оторвать от земли, ни тащить, он не скотина.
Я не могу сосчитать медяки в глазах, и холодный воздух проходит сквозь мое туловище. Застывший гроб скачет на крыльях летучей мыши.
Золотые чешуйки печи издают шипящий звук, его умирающий рот Мороз в моем доме, сырая печь умирает .
Ни сырых сапог, чтобы снять, ни пальто, чтобы согреть мои кости. Но растущий рог весны трубит, когда я не могу умереть.
Николай Гумилёв
Сонет.
Мне нездоровится, сердце мое темно, нет в нем радости, ни в рассказах, ни в людях, мне снятся скимитары, полные алмазов и крови.
Я боюсь, что мои предки были худородными тартарами, свирепыми орудиями (это не иллюзия). Меня поглотила чума, пронесшаяся сквозь века.
Я стою в тишине, и мои стены отступают. Здесь море — это клочок белоснежной пены. Гранит, освещенный лучами заходящего солнца.
И мегаполис с голубым куполом. В саду цветущего жасмина мы сражались. О да! Меня убили.
Владимир Нарбут
Встреча.
Я забыл тебя. А кем ты был для меня, когда на купол опустилась темнота, до того ночного отдыха?
На плоском устье реки бесконечно текли неприятные годы. Я думала, что больше никогда тебя не увижу.
Но вдруг меня обманули, и в зеркале моего ночного бокала я увидел льдинки и скрещенные профили!
И вот, ты стоишь передо мной в тумане, как в первый раз: с пустым взглядом янтарно-черных глаз, возвышенных от горя.
Из цикла ‘Ущерб’.
Смех, старый, холодный полумесяц смеха! Для того, кто колеблется и замирает на колыбели ночи, лишенный снов.
Бледный пепел держит фон, холмы за ущельями, в сине-зеленой глади озера под легкими изможденными березами.
Тени страха тянулись длинными, как слюнявые стволы, в воздухе плескались сквозняки влаги. Чьи-то губы слегка пошатнулись.
Форрестер сполз в ручей на паучьих ножках… А в ручье висел узловатый человек, и лес из-за него замерз…
Анна Ахматова
Ее руки сжались под темной вуалью. ‘Почему ты побледнела?’ — ‘Потому что я выпил его досуха от горького горя.
Как он мог забыть? Он пошатывался, его рот был болезненно искривлен. Я убежал, не касаясь перил, и последовал за ним к воротам.
Я закричал себе под нос. Он спокойно, бесстрашно улыбнулся и сказал, чтобы я не стоял на ветру.
Осип Мандельштам
Над бледно-голубой глазурью — невообразимый апрель, сдержанный вечер, когда березы поднимают свои ветви.
Узоры четкие и мелкие, тонкая решетка застыла, подрисовка нарисована произвольно, как на фарфоровой тарелке…».
Затем его красавец-дизайнер, в остекленевшей жесткости, в осознании минутной силы, в несчастном забвении беспамятства .
Михаил Зенкевич
Ноябрьский день.
Чад в мозг, никотин в легкие — О, как тяжелы вы ледяными венками, Скрипящими под пухлым желтым днем!
Узкая дорожка к белому чокеру — все сирены воют, туши кладут на берег Рога воют, сотрясая толпу домой.
И еще бесстыднее скрыта от глаз Дневная грязь в подземной тьме Едят промокшие свиньи очистительный плащ, который проливается.
Беспокойные и тревожные души стоят на месте, чтобы обмануться перед тьмой. Ни одна крупинка намытого золота не может искупить тьму дня.
Георгий Адамович
Это все, что я помню: мосты и галька, смех над фонарями. И ставни, в которые кто-то залез. Морось, тишина и рассвет.
Проворный. Мне все равно, что будет со мной, это моя идея, но только моя идея. Кукушка качает ветвями и считает дни до своего редчайшего гостя.
И бесчисленное количество дней. Пятнадцать, сорок; или бесконечность? Все равно. Седовласая птица не может понять, как быстро тонет стареющий корабль.
